Стрига: рассказ - ebook

СТРИГА

Ей казалось, будто она откуда-то плывет, из какой-то необозримой дали. Из черной пустоты забвения и небытия. Пока что была она чистым сознанием, не более того. Зависшая в не вполне воплощенной пустоте, парящая между существованием и небытием, она знала только одно, что она есть, что она просто есть.

И эта неотступная мысль пульсировала в мозгу:

— Я есть... Я есть... Я есть...

Она не знала, проходят секунды или века. Ее глаза не ухватывали образы. Ее уши не улавливали звуки. Тишина и темнота. Всепоглощающая, вездесущая, бесконечная...

Но медленно, очень медленно она стала осознавать, что грядет перемена. К ней возвращалось ощущение собственного тела. Покалывало в ступнях, немели руки, что-то неприятно давило на позвоночник.

Она осторожно пошевелила пальцами, как бы еще не веря в то, что может ими управлять по собственной воле. А они — Какая радость! — они слушались. Они сгибались и разгибались в такт сигналам, что подавал разум.

Непонятная тяжесть сдавила ей грудь. Нет, поверх ничего не лежало. Это всего лишь густой, неподвижный воздух не желал насыщать ее легкие — хоть их и наполнял, но не питал.

Она уже была собой. С чувствами возвращалась и память. В ней всплывали яркие образы минувших событий...

Было лето. Да, было лето. За окном в крошечном саду росли мальвы. Она любила разглядывать эти розовые, бордовые, желтые и белые цветы, и казалось, будто они улыбаются ей. Ей нравилось смотреть, как пчелы садятся на лепестки, ныряют внутрь цветков, а затем, испив сладкого нектара, улетают отяжелевшие, все обсыпанные желтой пыльцой.

Иногда ее навещала сорока. Это была очень смелая сорока, потому что порой она усаживалась на подоконник и, склонив голову, разглядывала лежащую больную. А потом улетала, смешно, по-сорочьи, размахивая крыльями.

Ей нравилось разглядывать муравьев, которые бесконечной чередой, без устали сновали по подоконнику, следуя все той же тропой и скрываясь в щели между рамой и оконным откосом с облезлой штукатуркой...

Она любила наблюдать за всем этим, когда она лежала, опершись спиной на нагромождение подушек, ибо что еще ей оставалось чувствовать?

Мальвы отцвели. Засохли и побурели высокие стебли некогда зеленых побегов. Сорока больше не заглядывала в комнату, потому что окно было наглухо закрыто, и даже муравьи куда-то подевались.

А затем… затем выпал первый снег. Она видела, как огромные хлопья, похожие на гусиный пух, бесшумно сыплются с неба, кружат в воздухе и покрывают землю. Когда мороз крепчал, даже под большую теплую перину ему удавалось порой запустить свои ледяные пальцы...

Она вспомнила, как звонили колокола, созывая на службу. Пока она так лежала, а за окном проходили дни и месяцы, менялись времена года, она научилась различать звуки колоколов. Звонили у Фары, у Святого Петра, у Марии Магдалины... Звонили и в других храмах...

Ах, как ей хотелось побороть собственную немощь, встать, одеться и отправиться вместе со всеми туда, где звонят колокола. Как же хотелось услышать приятный скрип мерзлого снега под ногами. Как же хотелось выдохнуть облачко пара, оседающее инеем на волосах, непослушно выбивавшихся из-под платка.

Колокола перестали бить, и она осталась наедине с мраком. С мраком и тишиной. Кажется, тогда она плакала, хотя и не помнит наверняка. Когда же горло ее схватила болезненная судорога, она испытала бессильную ярость.

А потом?

Потом время монотонно шло. Оно мерно стучало, словно капли, падающие с карниза крыши, когда солнце, поднимаясь все выше и сияя все горячей, топит грязный и залежалый снег...

Выбелили комнату. Было чисто и опрятно. Пахло свежей известью, вареными яйцами, колбасой, хреном и плауном, украшавшим праздничные пасхальные угощения. Стол был щедро накрыт. Пришел дьякон и освятил пищу. Он что-то говорил ей, она уже не помнила слов, но смысл был таков: Господь Бог взял на себя муки, чтобы испытать нашу веру, как некогда, много веков назад, испытывал Иова.

А потом?.. Потом кто-то... она не помнила, кто... Потом кто-то принес ей букетик первой золотистой мать-и-мачехи. Она улыбнулась цветам. Она прижалась к ним лицом, с наслаждением вдыхая тонкий, едва уловимый аромат ранней весны... И это было последнее, что она помнила...

Теперь ее окружали мрак и тишина. Это была ночь? Возможно. Но отчего же эта кровать такая неудобная? Такая жесткая? И почему в легких не хватает воздуха?

Ощущения уже полностью возвратились к ней, а вместе с ними телом овладела дрожь. Ее насквозь пронзил промозглый холод, до мышечных волокон, до самых костей.

Она вся тряслась, лязгая зубами. Холодно и душно.

«О, Боже! — думала она. — Отчего здесь так холодно и душно?»

Ей хотелось плотнее закутаться в перину, зарыться в нее с головой, чтобы согреть окостеневшие члены. Но руки тщетно искали перину, ее не было. Пальцы нащупали нечто совершенно иное. С обеих сторон находились доски.

«Куда же меня перенесли? — думала она. — Почему меня забрали с кровати и уложили на эту узкую койку? О! Иисус Назарейский, не поступили же они так со мной, не отвезли же в больницу?! Да, я помню, так советовал доктор. Он хотел забрать меня к святому Иерониму или к Святому Духу. Но я возражала. Ведь тот, кто попадет в больницу, уже не выйдет оттуда живым... Или мне стало хуже, и они отвезли меня туда против моей воли?»

Она почувствовала внезапный прилив сил. Она знала, что сможет встать на ноги. Впрочем, сначала надо было приподняться и понять, где она оказалась. Она резко выпрямилась и... со стоном от боли упала на спину.

Ее голова со всей силы ударилась обо что-то твердое, что-то, находившееся прямо над ней. Перед глазами плясали разноцветные золотистые искры. Она еще раз тихо застонала. Когда боль немного утихла, она осторожно протянула руки вверх, чтобы на ощупь изучить то, обо что разбила лоб. Это была доска.

Страх, сначала легкий, но затем нарастающий с каждой минутой, начал ее душить. Она почувствовала болезненный спазм в гортани, а следом ощутила, как волосы медленно поднимаются на голове.

Вслепую она щупала пространство вокруг себя.

Доски, везде доски, шершавые и еще пахнущие смолой. Доски спереди, сзади, с боков, доски над головой. Она находила пальцами места их стыков. Ощупывала все неровности и сучки.

Она гнала эту мысль от себя, защищалась изо всех сил, выталкивала из головы, но та навязчиво, с неотвратимой логикой вновь и вновь возвращалась к ней... возвращалась....

Она поняла, что лежит в гробу...